Мигрант или беженец: что в имени твоем?

Люди пришли в движение. На железнодорожных станциях и пограничных пунктах пропуска во многих странах Европы – беспрецедентные толпы людей. Политические лидеры переезжают с саммита на саммит, пытаясь сформулировать ответные меры, однако события опережают их.  Отчаявшиеся люди идут на огромный риск и немыслимые мучения, чтобы получить шанс добраться до ЕС. И даже  с приближением зимы людской поток, по всей видимости, не иссякает.

Эти люди мигранты или беженцы? Перед лицом трагических событий определения и тонкие различия могут показаться неуместными.  Тем не менее, формулировки имеют значение, поскольку именно они определяют политическую и правовую среду, в которой будут устраиваться люди. 

Итак, в чем различие между экономическим мигрантом и беженцем? В принципе, ответ ясен: экономические мигранты – это, по существу, люди, ищущие возможности для улучшения своего экономического положения, а беженцы бегут от опасности, спасая свою жизнь, и их специфический статус определен Женевской конвенцией 1951 года. Другими словами, экономическая миграция соответствует «фактору притяжения»: мигранты едут в страну, где, по их мнению, существует спрос на имеющиеся у них знания и навыки. В отличие от них, вынужденно перемещенные лица едут в первое возможное место, где они будут чувствовать себя в безопасности - это фактор «отталкивания». 

Что касается экономической миграции, то ее преимущества, обусловленные соответствием навыков мигрантов потребностям рынка труда в принимающей стране, подробно освещены в литературе. Это преимущества и для экономики принимающей страны, где мигранты восполняют дефицит трудовых ресурсов, и для самих мигрантов благодаря увеличению их доходов, и для страны происхождения мигрантов, куда поступают денежные переводы и передаются новые знания.  С другой стороны, беженцы зачастую прибывают туда, где на рынке труда нет на них спроса, т.е. в «неправильное» место с экономической точки зрения, что лишает и самих беженцев, и принимающие их страны многих потенциальных экономических выгод.

Безусловно, в некоторых случаях эта грань оказывается размытой. Некоторые люди мигрируют из охваченной войной страны по экономическим соображениям: например, многие сомалийцы, остававшиеся на родине в течение первых двух десятилетий войны, в конечном итоге покинули ее после засухи 2011 года. Но даже в таких случаях экономические лишения во многом являются следствием конфликта, распада торговых каналов, институтов и т.д.  

Некоторые политические лидеры стран ОЭСР поставили под сомнение статус тех беженцев, которые после прибытия в безопасную страну, отправляются дальше – в столь же безопасную страну, но более привлекательную в экономическом отношении. Например, это касается сирийских беженцев, покидающих лагеря в Турции и направляющихся в ЕС. Однако первоначальная причина перемещения остается неизменной, т.е. необходимость спасаться бегством. Следовательно, беженцы остаются беженцами, даже если переезжают на другое место. Разве не относится то же самое к евреям, которые бежали из Германии сначала в Нидерланды в 1937 году, а затем в Аргентину в 1939 году?

А изменение климата и стихийные бедствия? Разве не приводят и они к вынужденному перемещению людей? Да, приводят, но эти обстоятельства следует отличать от ситуации с беженцами: лихорадку может вызывать множество заболеваний, но каждое из них требует специфического лечения. Стихийные бедствия приводят к перемещению людей, но если ситуация сравнительно хорошо контролируется, и люди получают адекватную помощь, то часто она оказывается временной. Большинство людей возвращаются в свои дома после их восстановления, и нередко продолжают пользоваться своими земельными участками и т.д. Это сильно отличается от того, что переживают беженцы. Перемещения людей, обусловленные климатическими факторами, во многом схожи с экономической миграцией: изменение климата приводит к бедности, а она, в свою очередь, толкает людей к миграции.

На наших глазах появляется и третья категория, которая может потребовать уточнения нашего представления о двойной природе мобильности людей как мигрантов и беженцев. Речь идет о потерявших надежду экономических мигрантах. Отчаявшиеся экономические мигранты не спасаются бегством от насилия или преследований и поэтому не могут быть отнесены к беженцам. Тем не менее, риски, которые они готовы взять на себя, и страдания, через которые они готовы пройти, позволяют предположить, что у них не остается другого выбора, кроме как ехать в другое место.

Доведенные до отчаяния жители Сахельской зоны, которые пытаются пересечь Средиземное море на самодельных плотах, дети из стран Южной Азии, которых родители отправляют одних через Ближний Восток в надежде, что они смогут в конечном итоге добраться до Европы, - у этих людей экономические лишения и перспективы таковы, что, по их собственному ощущению, у них нет иного выбора, кроме как идти на огромный риск. Для этих отчаявшихся людей традиционные механизмы управления экономической миграцией попросту не работают, а законодательство о беженцах к ним не применяется.  Это отнюдь не новое явление, но сейчас оно достигло таких масштабов, что заслуживает серьезного размышления.  

Тем временем крайне важно тщательно выбирать слова, поскольку именно они определяют политическую и правовую среду, в которой будут устраиваться люди, находящиеся в процессе перемещения. У беженцев и экономических мигрантов разный опыт, разные перспективы, разные нужды и возможности.

По теме:
Tackling fragility, conflict and violence at the World Bank Group
Join a conversation on development solutions for peaceful and inclusive societies